Итак, «вступительный тест» остался позади.

Чигири, глядя на своих сокомандников, не разделял их воодушевления: в отличие от всех тех, кто пришёл сюда за успехом, мировой славой или ещё какой ерундой, он не собирался тешить себя дешёвыми иллюзиями — для него присутствие в «Синей тюрьме» должно было стать беспощадным крушением всех его надежд, личной катастрофой вселенского масштаба, жирной точкой в истории, так и не успевшей толком начаться. Ему не нужна была победа — наоборот, он всем своим существом жаждал поражения; он не был даже намерен пройти самый первый, отборочный этап — пожалуй, так было бы даже лучше, если бы он вылетел сразу — позорно, униженно, — но воля случая, к его мрачному меланхоличному неудовольствию, распорядилась иначе, и ему пришлось продолжить.

Тренировки наравне со всеми Чигири проводил без особого энтузиазма — только на беговой дорожке в нём, казалось, вспыхивала ненадолго искра интереса, но он не позволял ей разгораться дальше, держался скованно и зажато — и пусть даже так умудрялся превосходить остальных в скорости, это не приносило ему былой радости. В остальное время он старался держаться от команды Z подальше, предпочитая проводить редкие свободные минуты наедине с собой и своим самопрезрением. Ему не хотелось участвовать в дурацких разговорах, отвечать на дурацкие вопросы, делиться дурацкими стремлениями; ему вообще было наплевать на эту кучку восторженных дурачков.

Чигири быстро выяснил, что самыми спокойными местами после отбоя остаются видео-комната и тренировочная, и начал использовать их в личных интересах. Сегодня пересматривать в который раз записи мировых матчей у него не было настроения, так что после ужина он направился прямиком в тренировочный зал, собираясь в очередной раз как следует покопаться в собственной голове, где, к его разочарованию, было уже занято.

Кунигами.

Чигири запомнил его имя машинально в первый день: высокий парень с копной высветленных волос и чудовищным ударом с левой — он видел, как монструозно тот забивает в ворота. Он не собирался пялиться и мог ускользнуть незаметно, пока ещё был шанс, но почему-то всё равно застыл в дверном проеме, наблюдая за тем, как Кунигами виртуозно обводит мяч вокруг ступни и посылает его в полёт через искусственное поле — в этой одинокой игре скрывалось что-то завораживающее.

Когда-то Чигири сам был таким — первоклассным игроком, увлечённым, горящим футболом, жаждущим первых мест, уверенным, что станет лучшим нападающим… Теперь всё это осталось для него в прошлом, и он не планировал к нему возвращаться. Лучше было просто незаметно выйти обратно через приоткрытую дверь, пока Кунигами не обратил на него внимания, но именно в тот момент, когда Чигири готов уже был развернуться, мяч со звоном отскочил от штанги и, прокатившись по полу, остановился прямиком у его ног.

Чигири, опустив глаза, уставился на него почти с отвращением.

Ну вот, теперь придётся с кем-то разговаривать.

Выражение лица у Чигири сделалось ещё понурее обычного, хотя он должен был признать — Кунигами даже в его глазах выглядел не самым худшим вариантом. Возможно — даже лучшим из всех возможных. Несмотря на свою устрашающую комплекцию, он казался ему спокойным, полным какой-то мягкой уверенности, несвойственной подросткам их возраста, немного наивным в своих устремлениях, а главное — от него не несло за версту тем неудержимым, безумным азартом, который так сильно раздражал Чигири в остальных. Но даже все эти несомненные плюсы не могли заставить его изменить своего отношения к ситуации в целом.

Ненавистный мяч всё ещё лежал у его ног, укоризненно повернувшись черно-белым боком.

— Я не собираюсь играть, — с кислым видом предупредил Чигири, нехотя подпинывая его носком. Ему пришлось буквально заставить себя это сделать, и он не был намерен красоваться, но пас получился действительно неплохим — в особенности для того, кто даже не собирался стараться. Обида встала в горле противным горьким комом.

Чигири, болезненно закусив нижнюю губу, проследил полёт мяча обратно к Кунигами взглядом, против воли засмотревшись, как тот без особых усилий перехватывает его прямо в воздухе.

Наверное, это был наиболее подходящий момент, чтобы наконец уйти, но, глядя на выполняющего обводку, а сразу после — крокету Кунигами, Чигири вдруг ощутил какое-то животное мазохистское удовольствие — какое можно испытать, содрав подсохшую корочку на едва начавшей заживать ссадине. Чем дольше он смотрел — тем больнее становилось в груди, и тем сложнее ему было отвести взгляд.

А ведь они могли бы сыграться, вдруг подумал Чигири — эта мысль кольнула его с такой силой, что он едва не взвыл от досады, и чтобы не издать ни звука, сам того не замечая, по привычке прижал пальцы к губам, яростно кусая кожу вокруг ногтей.

Для него больше не существовало никаких «если» — напомнил он сам себе. Футбол остался для него в прошлом, и единственное, зачем он вообще здесь находился — так это как следует вбить себе эту истину в голову. Он больше никогда не будет играть, никогда не выйдет на поле, не забьёт ни единого гола — и хотя его жажда была велика, ещё более велик был страх, сидящий где-то глубоко-глубоко под рёбрами.

Он должен забыть о своей глупой, кажущейся теперь такой по-нелепому детской, несбыточной мечте. Навсегда.

Приближающийся звук скачущего по полу мяча заставил Чигири вынырнуть из пучины самобичевания и вернуться остекленевшим взглядом к снова оказавшемуся вдруг рядом Кунигами.

Спокойствие, которое излучал Кунигами, можно было ощутить почти что на физическом уровне — словно Чигири придавило большим тяжёлым одеялом, — чем ближе он находился, тем ощутимее становился его вес. И как вообще такой невозмутимый парень умудрился оказаться в месте, подобном «Синей тюрьме»?

—  Думал, здесь никого не будет в такое время. Хотел побыть один, — пожав плечами, честно признался Чигири — выдумывать дурацкие отговорки он не собирался. Направленный прямиком на него взгляд Кунигами заставил его чувствовать себя неуверенно — словно он делает что-то неправильно. Чигири сильнее сомкнул зубы и сразу же почувствовал во рту слабый солоноватый привкус крови. Он быстро отнял руки от лица.

Пялиться на Кунигами и дальше было уже на грани приличия — в качестве нового объекта своего внимания Чигири выбрал бутылку, но прежде, чем взгляд коснулся её, успел оценить широкие плечи и сильные руки, увитые проступающим сквозь кожу желобками вен. Это было просто невероятно, как при всём своём уравновешенном и явно незлобливом характере внешне Кунигами мог производить впечатление Терминатора. Чигири ещё не видел в стенах тюрьмы никого здоровее него, и был абсолютно уверен, что нормальному человеку — школьнику — раскачаться до таких размеров было попросту не под силу. А ведь они с ним были примерно одного возраста.

— Я ведь сказал, что не буду… — с лёгким раздражением отозвался Чигири в ответ на не то предложение, не то просьбу Кунигами. Он ведь, и правда, не собирался, но упрямый мяч уже вновь катился ему под ноги, а рефлексы, приправленные подавляемым желанием, заставили его подхватить быстрее, чем Чигири успел себя сдержать.

Мяч как будто сам собой запрыгнул ему на носок — Чигири тут же, не задумываясь, принялся набивать его той самой, злосчастной правой ногой.

— Значит, хочешь погонять, да? — он и сам не знал, что на него вдруг нашло, но стоило ему лишь на мгновение вновь распробовать вкус азарта — останавливаться он уже не собирался. — Ну давай, герой, только не жалуйся потом, если я тебя уделаю!

В очередной раз отправив мяч в воздух, Чигири развернулся на пятке и, вдруг широко ухмыльнувшись, пробросил его мимо Кунигами в центр поля и бросился бежать. Получилось не так круто и быстро, как он мог бы сделать год назад — всё-таки Чигири по-прежнему осторожничал, чтобы случайно не травмировать едва восстановившиеся связки в колене — но всё ещё неплохо.

Первый гол в пустые ворота он забил, не прилагая никаких особых усилий, второй, не позволяя сопернику даже приблизиться к мячу, — тоже. Потом Кунигами всё-таки сравнял счёт, и Чигири заносчиво пребывал в абсолютной уверенности, что тому никогда бы этого не удалось, играй он в полную силу. И всё равно это было до безумия приятно.

Спустя минут сорок они оба, взмокшие и взъерошенные, вернулись к скамье, окончив игру ничьей. Чигири, уперевшись ладонями в колени, согнулся пополам, стараясь восстановить дыхание.

— Ты хорош, — отдышавшись, признал он. Пот градом катился по вискам, и Чигири, распрямляясь, смахнул его пальцами вместе с липнущими к влажному лицу и лезущими в глаза и рот волосами.

— Классный удар левой.

— А мне больше всего не хватает сладкого… — мечтательно протянул Чигири, с благодарностью взглянув на Кунигами, протягивающего воду, — шея у него смешно покраснела — не то от жары, не то от смущения.

Надо же, здоровяк Кунигами вдобавок ко всему оказался застенчивым парнем.

Чигири эта мысль показалась совершенно очаровательной. Он, подавив смешок, жадно присосался к бутылке и, опустошив её до дна, тоже плюхнулся на скамью.

— Из Кагосимы. Но моя старшая сестра живёт в Токио, — оставив пустую бутылку в ногах на полу, Чигири склонился между расставленных колен, свесив длинные волосы вниз, и, стянув с запястья тонкую резинку, которую таскал с собой по привычке, быстро завязал высокий небрежный пучок на затылке.

Казалось немного странным и почти непривычным вот так запросто болтать с кем-то, делясь друг с другом простыми и незначительными деталями своей жизни. После того, как Чигири получил свою травму год назад, он почти перестал общаться со сверстниками, уделяя всё свободное время попыткам восстановиться, и потому сделался в какой-то степени изгоем среди тех, кто ещё недавно в восхищении заглядывал ему в рот и восторгался талантом.

В каком-то смысле «Синяя тюрьма» могла стать для него отличной возможностью начать всё с чистого листа.

— Ну а ты? Тоже приехал издалека? — вообще-то Кунигами не был похож на какого-то дремучего провинциала, но на роль жителя столицы тоже не годился — слишком уж сдержанным и доброжелательным он казался. Чигири, обернувшись к Кунигами, подпёр подбородок кулаком и уставился на него своими огромными пурпурными глазами. 

— Когда я ехал сюда, не думал, что здесь окажется столько крутых игроков со всей страны, — внезапно зачем-то признался он. — Наверное, нелегко будет их всех обойти. Придётся постараться.

Тебе нелегко будет их обойти — само собой, подразумевал Чигири. Для него самого в этом отношении ничего до сих пор не изменилось — пусть даже эта короткая, ничего не значащая игра один на один с Кунигами заставила его сердце биться чаще, этого было всё ещё недостаточно, чтобы вновь распалить в нём то дикое пламя азарта, бушевавшее прежде.

Глаза у Чигири после слов Кунигами сделались ещё больше — от удивления. Конечно, каждый их тех, кому повезло попасть в «Синюю тюрьму», наверняка мыслил схожим образом — быть лучше, бороться до конца, изо всех сил стремится к победе, — но Кунигами оказался первым на памяти Чигири, кто сумел облечь эти устремления в нечто настолько… героическое.

Чигири не смог сдержать добродушного, лишённого всякой злобы смеха.

— Ой, прости-прости, — хихикнув, он быстро прикрыл рот ладонью, с виноватым и извиняющимся выражением на лице глядя на Кунигами. Ему совсем не хотелось, чтобы тот счёл его невежливым грубияном, потешающимся над чужими мечтами. В конце концов Кунигами, правда, был хорошим парнем, а у Чигири действительно не было ни малейшего намерения его обидеть.

— Я не имел в виду ничего такого, просто… Ты сейчас похож на главного героя какого-нибудь сёнэна. Типа, знаешь, как эти ребята из «Атаки титанов».

Он неловко потёр пальцами кончик носа, потом — заправил за ухо выпавшую из пучка прядь волос, не зная куда деть руки, и добавил:

— То есть, это не плохо, просто… Я впервые слышу, чтобы кто-то так по-настоящему говорил, — в каком-то смысле Чигири завидовал — по-хорошему — такой незамутнённости и силе духа.

Остальные парни в «Синей тюрьме», похоже, были готовы абсолютно на всё, чтобы продолжить своё восхождение на вершину мира — неважно насколько подлой или честной должна была быть эта игра; Кунигами же, не задумываясь, упорно следовал своей собственной, вероятно, лишь одному ему понятной философии благородства, справедливости и упрямства.

Чигири снова принялся нервозно грызть пальцы, разглядывая Кунигами с особенной пристальностью: симпатичный, высокий, очевидно — сильный; мужественный профиль и доброе сердце — определённо, он соответствовал своим странным героическим убеждениям по всем параметрам на сто процентов. То, с какой решительностью он рассуждал об ожидающих его испытаниях и дальнейшей судьбе, заставило Чигири невольно восхититься — и задуматься. Что-то вдруг болезненно воспряло внутри него, вдохновлённое его речью.

Воспряло — и сразу же вновь затухло.

— Вообще-то тебе идёт, — наконец полушутя выдавил из себя Чигири. — Буду болеть за тебя, герой.